
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
Доступ к записи ограничен
По учёбе мне надо было прочитать повесть
Куприна «Прапорщик армейский». Читал и плювался – ничего не мог
поделать, несмотря на гениальность Куприна. Опять про эту самую… Мда.
Вспомнил свои прошлогодние записи в блокноте, наброски, которые даже был
соблазн доделать, но доделывание это самая настоящая работа, и лень
победила, так что я даже переносить в дневник их поленился, а тут этот
Куприн. И я решил-таки переписать как есть – не повесть, не новелла, а
неведома… да. Там немного, но всё сразу лень переписывать, так что за три раза, часть в неделю.
Снова понедельник.
Загадка.
Летом – лёгкая.
Зимой – средняя.
В любви – тяжёлая.
Понедельник.
Прошёл
обычный учебный день. Вечером я вернулся в студенческое общежитие и
залез в ноутбук, чтобы поговорить с Настей; она в моём городе живёт,
точнее, сидит у себя дома в самоизоляции, а учусь я в другом. Расскажу
отрывок разговора, без приветствий и остальных дружеских ритуалов,
которые только друзьям важны.
I:
Сначала было хреново, сосед попался чума. Весь синий от татуировок,
тридцать пять лет, форменный кретин, я с ним чуть не застрелился.
Переехал от него в другую комнату, здесь сосед нормальный, Лёня зовут,
шестнадцать лет мальчишка, простой такой провинциальный пацан.
Тебе надо пробовать… потом не будешь жалеть, если всё сделаешь, как хочешь… что от тебя зависит.
timeliza: Мне это нужно. А то совсем деградировать начинаю…
I: Да, да Спать мне пора
timeliza: Ты злой стал какой-то. Нет?
Спокойной ночи :-)
I: Скорее циничный. Презираю общественные нормы. Плюс в людях я разочарован, нехорошие они. Девушек вообще ни во что не ставлю.
timeliza:
Норма вообще понятие такое, что передёргивает от одного только его
произношения. Повезло родиться – умница, живи – подстраивайся, сожрут
иначе душу, личность – дыра чёрная останется. И так многих уже нет.
Ходят, улыбаются – но их самих нет. Девушки эгоистичные, истерические,
меркантильные душонки – читай стервы, с их непонятным к тебе отношением.
Все эти капризы, вроде как женские, домыслы, скрытый смысл, поиск всего
в ничём. Я ни женщин, ни мужчин не понимаю и себя ни к кому не отношу.
Просто я. А злость через текст почувствовала.
I: Если и есть злость, то не на тебя направлена.
timeliza: Но я сомневаться начала, вдруг что-то написала не так. Хотя, затронула неприятную тему, прости.
I:
Да какая неприятная. Это даже удовольствие доставляет – осознавать
какой ты умный и хороший в сравнении с ними. Хах. Нескромно, да.
timeliza: Можно нам :-)
I: Нам можно
timeliza: Ладно, спать иди. Уже одиннадцать почти.
I: Та я честен с тобой, как только возможно… Спокойной ночи
timeliza: Сто-о-оп!
I: Здесь я!
***
Вторник.
Занятий
было мало. Деля предложила пройтись с ней до вокзала, сказала, мы давно
не разговаривали. Я немного сомневался в искренности её желания
общаться, потому как всю дорогу тащил Делин здоровый пакет с одеждой.
По
дороге мы заговорили о любви и личных отношениях. Из рассказа Дели я не
смог понять ни почему она бросила своего парня, ни зачем начала
встречаться с новым, не испытывая к нему особенных чувств. И тут она
спросила:
- А ты что?
- А я никого не ищу. Как избавился от этих девок, так стал счастливым человеком.
- В каком это смысле? То есть, почему никого не ищешь?
- Потому что девушки - эгоистичные, истерические, меркантильные душонки. К тому же они не могут любить.
- Могут, я знаю, могут, - возразила Деля
- Конечно могут… любить сына или отца… или брата. Но любить мужчину, как мужчину – ну уж нет.
- Я любила одного человека два года, очень любила…
- Ты любила в пятнадцать лет, это ничего не доказывает.
Мы прошли около тридцати метров молча, пока Деля не решила создать серьёзную угрозу всем нашим хрупким взаимоотношениям:
- А я что, тоже такая, как ты сказал, да?
- Деля, перестань, ты что, хочешь поссориться?
Все дальнейшие крамольные замыслы Дели я свёл на нет и мы расстались на вокзале с чувством доброй симпатии.
Заниматься после этого разговора я не мог и с кислым видом сидел один в кабинете. Вошла Ирина.
- Ты чего расклеился? – между прочим спросила она, собирая какие-то вещи.
Я сидел за столом почти лёжа, подперев голову рукой.
- Деля сегодня довела. Всю душу отравила идеей о том, что существуют хорошие девушки.
- Они существуют, - в голосе Ирины проступило участие.
- Не думай, что я тебе поверю. Как бы не так.
- Я хорошая.
- Рассказывай…
Ирина только ухмыльнулась, на секунду остановившись в дверях. И вышла.
Среда.
Каждый
будний день я занимаюсь до восьми вечера, после занятий иду в
студенческое общежитие, принимаю душ, если повезёт – пью чай, и ложусь
спать. И эта среда была самой обычной, разве что Лёня говорил по
телефону, когда я уже лёг.
-Привет, зая. Ты сегодня на все уроки ходила?.. Я тоже… Что делаешь?.. А
я курить сейчас пойду… Ладно… Зая, я к тебе хочу… обнять тебя,
поцеловать… Зая, ты что, плачешь? Ну, не плачь. Зая, я всего на двадцать
дней уезжаю. Не плачь, зая, я тебя люблю.
Лёне
от его колледжа дали бесплатную путёвку в Сочи. Я не поверил сначала, а
он пояснил: «Я же без родителей. Мамку с папкой убили». Такая
неожиданная информация привела меня в состояние крайней неловкости и я
не мог ничего сказать, а тем более задавать вопросы я не решился. Но
Лёня продолжал: «Соседи зарезали. Суки. Пили вместе. Теперь с тётей
живу. Плохо без родителей. Я с тех пор стал во сне говорить, слышал? – я
подтвердил. – Сейчас лечиться поеду».
- Зая, что с тобой? Не плачь, зая.
***
Доступ к записи ограничен
одинаковые. Но это было раньше. Так что сегодня это уже не мизантропия, а
шовинизм и русофобия. Русским ничто не поможет, разве что миллионы лет
эволюции, но, я надеюсь, на нас раньше атомную бомбу скинут. А чего я
так завёлся, потому что топовые комменты о том, что её надо убить.
Доступ к записи ограничен

Muzicons.com
Город большой и неуютный. Казань вызывает отторжение, потому что я был там поздней осенью. Большие открытые пространства холодные как смерть. Она некрасивая, не уродина, не отталкивающая, но внешность убогая и попытки приукрасить то немногое, что есть, вызывали жалость. Но я любил её, потому что мы были аутентичны. Моё сердце билось для неё, дышало ею, дышало для неё. Нам друг друга смертельно не хватало, а времени не было. Я ждал в этом городе на остановке два часа, промерзал и любил её. Гуляли. Она шла с фотоаппаратом и я заметил, что она несет его голой рукой, потрогал руку, рука обледенела, я сказал: зачем же ты руку морозишь, взял фотоаппарат, как-то засунул себе в рукав. Я брал её руку, засовывал к себе в карман и пытался согреть своей. Мы всегда ходили за руку. Мы оба были жалки, как два жида на морозе, без тёплой одежды, без денег, без своего угла в этом чужом необъятном пространстве. Мы ехали в автобусе минут сорок, она положила голову мне на плечо, я мог прикасаться сверху к её голове своим лицом, губами, носом. Я приник к ней губами и не мог оторваться. Люди смотрели на нас. Она тоже была такая отважная, заботилась обо мне, когда я что-то не мог, что-то сказать водителю, что-то сказать в магазине. На остановке продрогли и не могли согреться, объятия не помогали, мы расстегнули свои куртки и прижались друг к другу, обернув края курток вокруг, но это тоже не спасло. Я садился в автобус и уезжал навсегда, мы поцеловались страстно, я такие поцелуи видел только в кино, дверь закрылась, она повернулась, пошла и заплакала, а я ревел в номере. После всего этого ничего не изменилось, она сказала, что хотела, чтобы парни ей свою душу оставляли, а она бы так… у неё там та же убогая жизнь, секс, друзья… А у меня голова кружится от снотворного и мысли: почему она держала тот чёртов фотоаппарат в своей руке, сука, почему ты его держала…
Год назад я смотрел, как она шла по холлу; на неё вообще было сложно не смотреть, — выделяющаяся грудь, плавные лини образующие бёдра, и чистый взгляд, как у человека свалившегося с Луны. Её внешность не спрашивала, а приказывала: «Смотрите, вы такого ещё не видели!» И я смотрел, как она играла на фортепианном концерте, смотрел, боясь моргнуть. Не такой уж я впечатлительный, в тот вечер зрители, выходя из зала, говорили друг другу: «Вы видели эту девочку? Ну надо же!» — все удивлялись её обезоруживающей, искренней игре. Позже я хотел подойти, выразить своё восхищение, но так и нерешился.
«Можно к тебе сесть?» — я поднял глаза от своего обеда и, растерявшись, что-то невнятно промямлил в знак согласия. Это была она! Больше я не думал про её пышные формы, потому что она была такой милой, такой искренней в своих словах и эмоциях, что я проклинал себя, я ведь так боялся подойти, так боялся ошибиться. Через минуту мы смеялись на всю столовую как сумасшедшие, уже и забыв где мы и что уже обед закончился и надо бы идти на урок.
Хорошо помню, что это была пятница. Я тогда поссорился со всеми вокруг, начиная от родителей и заканчивая местным библиотекарем, и я бы совсем не удивился, если в придачу ко всему меня бы поразила молния, или похитили инопланетяне. В таком настроении я и встретил её после уроков, думал, если увижу её, то забуду все огорчения. Но говорить не хотелось совсем. Она хотела узнать что произошло, а я не хотел вспоминать все злоключения, так уж пакостно было и вообще всё равно, что случится дальше, ну я и сказал, что было на уме: «Обними меня». Мне правда было всё равно, но я по-настоящему удивился, когда почувствовал её запах, эту мягкость и дальше каким-то образом её язык оказался у меня во рту. С тех пор я засыпал каждую ночь с одной мыслью: «Катя… откуда ты взялась?»
А что же сам. Ты тоже не свободен от этого. Мир давит и требует, ты терпишь ежедневный стресс среди людей со всеми вытекающими расстройствами и проблемами со здоровьем. Что, если ты не будешь поздравлять людей с днём рождения, если будешь убегать в панике, когда тебя самого кто-то попытается поздравить. Что, если ты будешь молчать, когда кто-то с тобой говорит, увлечённо будешь смотреть в окно или разглядывать узор на стене, как будто ты единственный человек на свете. Одень на себя коробку от телевизора, что скажут люди.
Ну, в клинику я не попаду, с родными я так и веду себя, у них даже в мыслях нет, что со мной что-то не то. А вы все провалитесь к чертям, - сказал бы я, но хочется сказать по-другому.
Болезненный, истощённый, нервный.
Экзальтированный
до полного упадка, когда разноцветные брызги фейерверка гаснут,
оставляя застывшую апатию, он умирает. Раз за разом он отчаянно умирает.
Чудо. Чудак… Чудовище исчезает.
Рождается всегда юный, смелый, отважный. Спасает свою Венди из лап негодяев. Он всегда побеждает.
А то он мчится с конфетами в кармане к своему лучшему другу с пропеллером. Он уверен в своих мечтах, как в том, что небо синее.
Или он тонет в собственных мыслях, чтобы затем броситься с отравленным клинком на короля.
И чем тягучее трясина драмы, чем глубже герои увязают в своей рефлексии,
тем жарче его страсть принять эту погибель и хотя бы на миг поверить,
что на этот раз не получится очнуться.
Прими
На следующий день Юля (моя сестра), возвращаясь из школы, снова взяла котёнка себе. Когда она зашла домой, то закрыла его в туалет, чтобы кошка не напала на него, но кошка услышала его мяуканье и когда Юля хотела закрыть её на балконе, кошка изрезала ей руку до самого плеча.
Котёнка снова принесли нам. На этот раз мы познакомили их на нейтральной территории – в подъезде. Во второй раз всё прошло хорошо.
Мама отвезла тётю и пострадавшую сестру в больницу.
котёнок